Котята мы!) Клубочков нам!)
Рейтинг: G
Жанры: Драма, Фантастика
Посвящение:
Nikе Darkness, невольно подвигшей меня на написание этого рассказа.
Пришла я в себя разом, словно кто-то щёлкнул тумблером выключателя моего сознания, и пробудил меня ото сна. Последнее, что я помнила: мы с Никсом бежим, потом взрыв, потом резкая боль, и всё – мир погас. А сейчас, лежа в темноте, я совершенно не ощущала боли, словно этот взрыв мне приснился, вот только что-то беспокоило меня. Что-то было не так. Я, не открывая глаз, прислушалась, но вокруг было невероятно тихо. Тогда я решила открыть глаза и оглядеться. Открыть глаза… читать дальшеВот только глаза не открывались, и тут я начала понимать, что со мной не так. Я не ощущала себя. Ни рук, ни ног, ни спины, ни тех же глаз, которые я не могла открыть. То есть, я совершенно не ощущала своего тела. Я понимала, что должна испугаться, подскочить, заорать, но… Нет тела, а значит – я не могу ни подскочить, ни заорать, ни даже испугаться, потому что нет тела, нет надпочечников, а значит и адреналина нет. Нечем мне пугаться. Я могу только осознавать, что сейчас я должна ощутить страх и как-то отреагировать на него.
Но… я мыслю? Мыслю, следовательно, существую? А чем я мыслю-то? Может, я душа? Бестелесная, разумная субстанция… Сознание автоматически отметило, что должно испугаться ещё раз.
Мучительно хотелось оглядеться, хотелось ясности. Похоже, тягу к ясности я не утратила даже после смерти. Забавно. Точнее, мозг отметил, что тут мне должно быть смешно. Он ещё помнил, что должен испытывать эмоции, и, похоже, ему их очень сильно не хватало. Хотя, какой мозг? Я же решила, что я бестелесная, разумная субстанция. То бишь – душа.
Я представила, что закрыла глаза. Стало немного легче, но понимания ситуации это не прибавило.
– Ингра, ты слышишь меня? – спросил меня какой-то незнакомый голос.
И я поняла, что хоть и не ощущаю своих ушей, но они явно у меня есть, ведь я реально слышала голос. Или у меня начались слуховые галлюцинации? Интересно, а у души могут быть галлюцинации?
– Мы ещё не всё подключили, господин Ширс. Она слышит, но не может Вам ответить, – ворвался в мой тёмный мир другой незнакомый голос.
Они подключили меня полностью через несколько дней. Все эти дни то один, то другой голос объясняли мне, что со мной случилось. Давали мне привыкнуть к новому осознанию себя.
Так я узнала, что очень сильно пострадала от взрыва и должна была погибнуть. Но мне повезло, что наши передовые учёные доработали боевых дройдов под работу в комплексе с живым человеческим мозгом, что давно уже прошли испытания на добровольцах, что теперь у гибнущего человека есть альтернатива – стать куском мёртвого мяса или послужить Родине в борьбе с оккупантами. В общем, я выжила, если моё теперешнее положение вообще можно назвать жизнью.
Я понимала, что должна была испытывать страх, недоверие, отчаяние. Но отсутствие тела освободило мозг от эмоций, оставив мне только логику.
Когда я увидела, какой я теперь стала, то поняла, что должна была пережить ещё один шок. Огромная боевая машина более всего видом своим напоминала огромного паука: корпус на восьми суставчатых лапах, в котором за надёжной бронёй упрятан живой мозг, вместо головы, точнее, вместо голов – крупнокалиберные пулемёты на турелях, свободно поворачивающихся на все триста шестьдесят градусов. Я стала металлическим чудовищем. Мозг принял это с олимпийским спокойствием.
Я осваивалась в новом теле, училась управляться им, не думая. Я очень быстро обучалась, и капитан Ширс очень меня хвалил. Я понимала, что должна быть польщена похвалами своего инструктора, но благодарности или радости я не ощущала так же, как и страха. Потом начались первые боевые операции под руководством более опытных дройдов. Я видела, что нас таких становится всё больше.
Иногда меня вызывал к себе господин Валлис – наш разработчик. Он возился с моей бронёй. Иногда отключал моё сознание для чего-то. Видимо, изучал мозг. И тогда я снова понимала, что должна чувствовать страх перед визитами к нему, но эмоции так и не приходили. Иногда я думала, что это хорошо, не испытывать страха, волнения, отчаяния. А потом всё равно приходила к выводу, что мне очень не хватает эмоций. Радости. Любопытства. Удовлетворения. Благодарности. Любви…
Мне хотелось уставать. Впрочем, мозг уставал. Мне, как и людям, требовался отдых. И тогда я видела сны. Мы снова бежали с Никсом по полю, поросшему цветами, смеялись. Мы любовались небом, танцевали и пели. А потом небо обрушивалось на землю жуткими взрывами, и я просыпалась во тьме. Мозгу не хватало эмоций, и он искал их во сне, в памяти подсознания.
Как-то я проболталась об этом Валлису, и он долго и ошарашено смотрел на меня. И тут я поняла, что должна если и не испугаться, то насторожиться точно. Но прекратив меня разглядывать, учёный, словно что-то вспомнив, кинулся к рабочему столу, махнув мне рукой: мол, свободна. И я ушла.
Не видела я Валлиса около месяца. Было очень много работы. Мы то наступали, то отступали. Я бы потеряла счёт дням, но вот беда – я была машиной, и мой хронометр никогда не ошибался. В одном из боёв мне оторвало четыре лапы, но я выбралась из-под обстрела и даже вытащила на себе пару бойцов-людей.
Чем дальше, тем больше я дистанцировала себя от них, постепенно переставая воспринимать себя как человека.
Лапы мне починили. А потом и вовсе заменили все восемь. С новыми лапами я стала более мобильной и теперь могла двигаться не только по горизонтальной, но и по вертикальной поверхности. Я всё больше становилась похожей на огромного металлического паука.
После смены лап Валлис снова вспомнил про меня. Пригласил к себе, долго тестировал, опрашивал, а потом снова отключил. Когда я пришла в себя, то с удивлением поняла, что была без сознания шестнадцать дней, а это значило, что я пропустила три боевые операции, задуманные штабом до моего визита в лабораторию.
Стоп. С удивлением? Я… я могу удивляться? Я могу удивляться. Какой сюрприз. Если бы у меня были губы, я бы улыбнулась, а так мне оставалось только качнуть турелями.
Валлис стоял под моими лапами и с интересом смотрел на меня снизу вверх.
– Что ты ощущаешь сейчас, Ингра? – поинтересовался он.
– Я удивлена, – охотно ответила я.
– Чудесно! – воскликнул человек и накинулся на меня с целой лавиной вопросов.
Эмоциональная составляющая изменила меня, сделав мою работу менее эффективной. А потому Валлиса отстранили от работы с боевыми дройдами, а меня отправили в тыл, помогать гражданскому населению. Чудовищное расточительство дорогой боевой техники. Они бы меня ещё в утиль списали. Да, да. Я была жутко этим раздражена.
Впрочем, в тылу я тоже не сидела без работы. А дела на фронте были всё хуже и хуже, и вскоре его линия докатилась и до приютившего меня городка. Войска отступали, гражданские бежали вместе с ними, и все совершенно позабыли про школу-интернат для детей-сирот, который в спешке отступления никто не потрудился эвакуировать.
К чести полковника Шаура, командовавшего отступающей частью, надо сказать, что он, получив рапорт об интернате, сориентировался быстро, направив к данному учреждению всех дройдов, не участвующих в боях. Конечно, они все были непригодны для боевых действий, но вполне годились для эвакуации несчастных детишек.
Меня послали туда же, как робота с бракованной эмоциональной сферой, непригодного для боя. Пошли с нами и люди.
Мы обшаривали каждый уголок здания, выносили и вывозили детей и сотрудников интерната. В последний рейд мне на корпус посадили двух детишек, мальчика и девочку, и последнего из взрослых, остававшихся в учреждении.
Надо было торопиться. Я высунулась их окна. Хотелось прыгнуть. Будь я без пассажиров, я бы так и поступила, потому что третий этаж для боевого дройда – не высота. Вот только при таком манёвре я рисковала потерять моих пассажиров. А потому пришлось спускаться осторожно, держа корпус параллельно земле.
Медленно и неспешно мы спустились вниз, точнее, я спускалась, а дети испуганно пищали на моей спине, явно боясь и меня, и высоты, а взрослый пытался их успокоить, объясняя, что добрая машинка просто пришла им на помощь. Это меня здорово позабавило, но я справедливо решила, что имитацию смеха люди точно не поймут и испугаются ещё больше. Робот-весельчак – вещь невиданная.
Гражданские были вывезены, войска отходили. А нас, бракованных, оставили прикрывать отход людей. Брак, непригодный для восстановления.
Номер пятьсот первый возмутился было, что не обязан жертвовать собой во благо людей, что мы лучше и совершеннее, и я заподозрила, что не только Валлис баловался с эмоциональной сферой дройдов. Пятьсот первого разобрали на запчасти без всякого сожаления. Остальным был вовсе не чужд патриотизм, как оказалось. И нужны были новые запчасти. Впрочем, сгодились и не очень новые. У пятьсот первого была неплохая сборка.
Враг наступал. Я выбрала себе местечко для засады около пустующего интерната. Он навевал приятные воспоминания о последнем хорошем поступке во имя спасения людей.
Совершенно слившись с окружающей местностью, тщательно замаскировавшись, я размышляла о том, что сейчас с той девочкой и тем мальчиком, которых я вытащила последними. Мне почему-то нравилось думать них, как о моих людях. Я думала, что если уцелею, будет неплохо их найти, чтобы убедиться, что с ними всё в порядке.
Враг появился внезапно. Первый солдат осторожно вышел из-за угла здания. Следом второй. Их становилось всё больше. Они обследовали здание, окрестности. Раз десять прошли прямо мимо меня, но так ни разу и не увидели. Их командир принял решение занять здание и провести в нём ночь.
А ночью в здание интерната пришёл ад в моём лице. Не знаю, чего они больше боялись – огромного металлического паука или свинцового урагана, принесённого им. Я прошла сквозь здание словно нож сквозь масло, оставляя за собой только запах смерти и раскалённого металла. Последнего из них я настигла уже в лесу. Он бежал так быстро, как мог. Но мои восемь металлических лап были гораздо проворнее. Я настигла его около старого дуба. Турели взвыли, поворачивая перезаряженные пулемёты к этому совсем ещё молодому мальчишке. Он обернулся, готовясь встретить свою смерть, и я застыла. Он был похож на Никса. Он был так похож на моего Никса…
Я смотрела на него, а он с ужасом смотрел на готовые к стрельбе пулемёты. Но выстрелов всё не было и не было, и тогда парень вскинул свой автомат, направляя его на меня в каком-то отчаянном жесте.
– Но-но-но, – покачала я правой передней лапой укоризненно. – Не дури, человек.
Он выстрелил, и очередь с визгом прошла по моим лапам, рикошетя от них.
– Глупый человек, – буркнула я, отбирая у него левой передней автомат.
Парень попятился, упёрся спиной в дубовый ствол.
– Хочешь жить, не дури, – посоветовала я.
Он смотрел на меня, совершенно не понимая происходящее. Я и сама себя не понимала. Просто… просто я не могла выстрелить в того, кто был так похож на Никса, на моего Никса.
Я повернулась боком.
– Забирайся.
Парень помотал головой, словно пытаясь очнуться ото сна. Посмотрел на меня изумлённо, на свой автомат в моей лапе, потом шагнул, другой раз. Я опустила корпус вниз, чтобы ему было удобнее забраться наверх, потом развернулась и зашагала в лес.
Я не знала, куда я иду, куда везу этого человека. Одно я знала твёрдо – больше всего на свете я хочу убраться от этой безумной войны как можно дальше, и пока мой Никс сидит у меня на спине, с ним не случится ничего плохого.
Жанры: Драма, Фантастика
Посвящение:
Nikе Darkness, невольно подвигшей меня на написание этого рассказа.
Пришла я в себя разом, словно кто-то щёлкнул тумблером выключателя моего сознания, и пробудил меня ото сна. Последнее, что я помнила: мы с Никсом бежим, потом взрыв, потом резкая боль, и всё – мир погас. А сейчас, лежа в темноте, я совершенно не ощущала боли, словно этот взрыв мне приснился, вот только что-то беспокоило меня. Что-то было не так. Я, не открывая глаз, прислушалась, но вокруг было невероятно тихо. Тогда я решила открыть глаза и оглядеться. Открыть глаза… читать дальшеВот только глаза не открывались, и тут я начала понимать, что со мной не так. Я не ощущала себя. Ни рук, ни ног, ни спины, ни тех же глаз, которые я не могла открыть. То есть, я совершенно не ощущала своего тела. Я понимала, что должна испугаться, подскочить, заорать, но… Нет тела, а значит – я не могу ни подскочить, ни заорать, ни даже испугаться, потому что нет тела, нет надпочечников, а значит и адреналина нет. Нечем мне пугаться. Я могу только осознавать, что сейчас я должна ощутить страх и как-то отреагировать на него.
Но… я мыслю? Мыслю, следовательно, существую? А чем я мыслю-то? Может, я душа? Бестелесная, разумная субстанция… Сознание автоматически отметило, что должно испугаться ещё раз.
Мучительно хотелось оглядеться, хотелось ясности. Похоже, тягу к ясности я не утратила даже после смерти. Забавно. Точнее, мозг отметил, что тут мне должно быть смешно. Он ещё помнил, что должен испытывать эмоции, и, похоже, ему их очень сильно не хватало. Хотя, какой мозг? Я же решила, что я бестелесная, разумная субстанция. То бишь – душа.
Я представила, что закрыла глаза. Стало немного легче, но понимания ситуации это не прибавило.
– Ингра, ты слышишь меня? – спросил меня какой-то незнакомый голос.
И я поняла, что хоть и не ощущаю своих ушей, но они явно у меня есть, ведь я реально слышала голос. Или у меня начались слуховые галлюцинации? Интересно, а у души могут быть галлюцинации?
– Мы ещё не всё подключили, господин Ширс. Она слышит, но не может Вам ответить, – ворвался в мой тёмный мир другой незнакомый голос.
Они подключили меня полностью через несколько дней. Все эти дни то один, то другой голос объясняли мне, что со мной случилось. Давали мне привыкнуть к новому осознанию себя.
Так я узнала, что очень сильно пострадала от взрыва и должна была погибнуть. Но мне повезло, что наши передовые учёные доработали боевых дройдов под работу в комплексе с живым человеческим мозгом, что давно уже прошли испытания на добровольцах, что теперь у гибнущего человека есть альтернатива – стать куском мёртвого мяса или послужить Родине в борьбе с оккупантами. В общем, я выжила, если моё теперешнее положение вообще можно назвать жизнью.
Я понимала, что должна была испытывать страх, недоверие, отчаяние. Но отсутствие тела освободило мозг от эмоций, оставив мне только логику.
Когда я увидела, какой я теперь стала, то поняла, что должна была пережить ещё один шок. Огромная боевая машина более всего видом своим напоминала огромного паука: корпус на восьми суставчатых лапах, в котором за надёжной бронёй упрятан живой мозг, вместо головы, точнее, вместо голов – крупнокалиберные пулемёты на турелях, свободно поворачивающихся на все триста шестьдесят градусов. Я стала металлическим чудовищем. Мозг принял это с олимпийским спокойствием.
Я осваивалась в новом теле, училась управляться им, не думая. Я очень быстро обучалась, и капитан Ширс очень меня хвалил. Я понимала, что должна быть польщена похвалами своего инструктора, но благодарности или радости я не ощущала так же, как и страха. Потом начались первые боевые операции под руководством более опытных дройдов. Я видела, что нас таких становится всё больше.
Иногда меня вызывал к себе господин Валлис – наш разработчик. Он возился с моей бронёй. Иногда отключал моё сознание для чего-то. Видимо, изучал мозг. И тогда я снова понимала, что должна чувствовать страх перед визитами к нему, но эмоции так и не приходили. Иногда я думала, что это хорошо, не испытывать страха, волнения, отчаяния. А потом всё равно приходила к выводу, что мне очень не хватает эмоций. Радости. Любопытства. Удовлетворения. Благодарности. Любви…
Мне хотелось уставать. Впрочем, мозг уставал. Мне, как и людям, требовался отдых. И тогда я видела сны. Мы снова бежали с Никсом по полю, поросшему цветами, смеялись. Мы любовались небом, танцевали и пели. А потом небо обрушивалось на землю жуткими взрывами, и я просыпалась во тьме. Мозгу не хватало эмоций, и он искал их во сне, в памяти подсознания.
Как-то я проболталась об этом Валлису, и он долго и ошарашено смотрел на меня. И тут я поняла, что должна если и не испугаться, то насторожиться точно. Но прекратив меня разглядывать, учёный, словно что-то вспомнив, кинулся к рабочему столу, махнув мне рукой: мол, свободна. И я ушла.
Не видела я Валлиса около месяца. Было очень много работы. Мы то наступали, то отступали. Я бы потеряла счёт дням, но вот беда – я была машиной, и мой хронометр никогда не ошибался. В одном из боёв мне оторвало четыре лапы, но я выбралась из-под обстрела и даже вытащила на себе пару бойцов-людей.
Чем дальше, тем больше я дистанцировала себя от них, постепенно переставая воспринимать себя как человека.
Лапы мне починили. А потом и вовсе заменили все восемь. С новыми лапами я стала более мобильной и теперь могла двигаться не только по горизонтальной, но и по вертикальной поверхности. Я всё больше становилась похожей на огромного металлического паука.
После смены лап Валлис снова вспомнил про меня. Пригласил к себе, долго тестировал, опрашивал, а потом снова отключил. Когда я пришла в себя, то с удивлением поняла, что была без сознания шестнадцать дней, а это значило, что я пропустила три боевые операции, задуманные штабом до моего визита в лабораторию.
Стоп. С удивлением? Я… я могу удивляться? Я могу удивляться. Какой сюрприз. Если бы у меня были губы, я бы улыбнулась, а так мне оставалось только качнуть турелями.
Валлис стоял под моими лапами и с интересом смотрел на меня снизу вверх.
– Что ты ощущаешь сейчас, Ингра? – поинтересовался он.
– Я удивлена, – охотно ответила я.
– Чудесно! – воскликнул человек и накинулся на меня с целой лавиной вопросов.
Эмоциональная составляющая изменила меня, сделав мою работу менее эффективной. А потому Валлиса отстранили от работы с боевыми дройдами, а меня отправили в тыл, помогать гражданскому населению. Чудовищное расточительство дорогой боевой техники. Они бы меня ещё в утиль списали. Да, да. Я была жутко этим раздражена.
Впрочем, в тылу я тоже не сидела без работы. А дела на фронте были всё хуже и хуже, и вскоре его линия докатилась и до приютившего меня городка. Войска отступали, гражданские бежали вместе с ними, и все совершенно позабыли про школу-интернат для детей-сирот, который в спешке отступления никто не потрудился эвакуировать.
К чести полковника Шаура, командовавшего отступающей частью, надо сказать, что он, получив рапорт об интернате, сориентировался быстро, направив к данному учреждению всех дройдов, не участвующих в боях. Конечно, они все были непригодны для боевых действий, но вполне годились для эвакуации несчастных детишек.
Меня послали туда же, как робота с бракованной эмоциональной сферой, непригодного для боя. Пошли с нами и люди.
Мы обшаривали каждый уголок здания, выносили и вывозили детей и сотрудников интерната. В последний рейд мне на корпус посадили двух детишек, мальчика и девочку, и последнего из взрослых, остававшихся в учреждении.
Надо было торопиться. Я высунулась их окна. Хотелось прыгнуть. Будь я без пассажиров, я бы так и поступила, потому что третий этаж для боевого дройда – не высота. Вот только при таком манёвре я рисковала потерять моих пассажиров. А потому пришлось спускаться осторожно, держа корпус параллельно земле.
Медленно и неспешно мы спустились вниз, точнее, я спускалась, а дети испуганно пищали на моей спине, явно боясь и меня, и высоты, а взрослый пытался их успокоить, объясняя, что добрая машинка просто пришла им на помощь. Это меня здорово позабавило, но я справедливо решила, что имитацию смеха люди точно не поймут и испугаются ещё больше. Робот-весельчак – вещь невиданная.
Гражданские были вывезены, войска отходили. А нас, бракованных, оставили прикрывать отход людей. Брак, непригодный для восстановления.
Номер пятьсот первый возмутился было, что не обязан жертвовать собой во благо людей, что мы лучше и совершеннее, и я заподозрила, что не только Валлис баловался с эмоциональной сферой дройдов. Пятьсот первого разобрали на запчасти без всякого сожаления. Остальным был вовсе не чужд патриотизм, как оказалось. И нужны были новые запчасти. Впрочем, сгодились и не очень новые. У пятьсот первого была неплохая сборка.
Враг наступал. Я выбрала себе местечко для засады около пустующего интерната. Он навевал приятные воспоминания о последнем хорошем поступке во имя спасения людей.
Совершенно слившись с окружающей местностью, тщательно замаскировавшись, я размышляла о том, что сейчас с той девочкой и тем мальчиком, которых я вытащила последними. Мне почему-то нравилось думать них, как о моих людях. Я думала, что если уцелею, будет неплохо их найти, чтобы убедиться, что с ними всё в порядке.
Враг появился внезапно. Первый солдат осторожно вышел из-за угла здания. Следом второй. Их становилось всё больше. Они обследовали здание, окрестности. Раз десять прошли прямо мимо меня, но так ни разу и не увидели. Их командир принял решение занять здание и провести в нём ночь.
А ночью в здание интерната пришёл ад в моём лице. Не знаю, чего они больше боялись – огромного металлического паука или свинцового урагана, принесённого им. Я прошла сквозь здание словно нож сквозь масло, оставляя за собой только запах смерти и раскалённого металла. Последнего из них я настигла уже в лесу. Он бежал так быстро, как мог. Но мои восемь металлических лап были гораздо проворнее. Я настигла его около старого дуба. Турели взвыли, поворачивая перезаряженные пулемёты к этому совсем ещё молодому мальчишке. Он обернулся, готовясь встретить свою смерть, и я застыла. Он был похож на Никса. Он был так похож на моего Никса…
Я смотрела на него, а он с ужасом смотрел на готовые к стрельбе пулемёты. Но выстрелов всё не было и не было, и тогда парень вскинул свой автомат, направляя его на меня в каком-то отчаянном жесте.
– Но-но-но, – покачала я правой передней лапой укоризненно. – Не дури, человек.
Он выстрелил, и очередь с визгом прошла по моим лапам, рикошетя от них.
– Глупый человек, – буркнула я, отбирая у него левой передней автомат.
Парень попятился, упёрся спиной в дубовый ствол.
– Хочешь жить, не дури, – посоветовала я.
Он смотрел на меня, совершенно не понимая происходящее. Я и сама себя не понимала. Просто… просто я не могла выстрелить в того, кто был так похож на Никса, на моего Никса.
Я повернулась боком.
– Забирайся.
Парень помотал головой, словно пытаясь очнуться ото сна. Посмотрел на меня изумлённо, на свой автомат в моей лапе, потом шагнул, другой раз. Я опустила корпус вниз, чтобы ему было удобнее забраться наверх, потом развернулась и зашагала в лес.
Я не знала, куда я иду, куда везу этого человека. Одно я знала твёрдо – больше всего на свете я хочу убраться от этой безумной войны как можно дальше, и пока мой Никс сидит у меня на спине, с ним не случится ничего плохого.
@темы: Проза, "Мне снился сон, короткий сон длиною в жизнь"..., Творчество
-
-
20.01.2014 в 14:00И знаешь, чего не хватает? Более живого изложения её чувств и эмоций в финале. В начале-то понятно, она машина. Эмоций нет. Но в финале, мне кажется, их должно быть больше.
И вообще, пиши продолжение уже) Не к этому рассказу. К нашей повести)
-
-
20.01.2014 в 14:21Пишу уже)
-
-
20.01.2014 в 14:31-
-
22.01.2014 в 00:21-
-
22.01.2014 в 00:42